Геннадий Михасенко - Милый Эп[Книжное изд.]
— За два, пожалуй, нет.
— Тогда давай разберемся в ваших каракулях.
И она провела меня в ближнюю комнату, какую у нас занимал я. Будучи домоседом, я любил присматриваться к чужой обстановке, особенно у людей странных. Слева — узкая, еще не заправленная кушетка с зеленым ковриком на стене, под цвет наката, в углу — здоровенная коряга-спрут, на щупальцы которой были накинуты три разноцветные шляпки; справа — однотумбовый стол, над ним — двухъярусная полочка с цветком и с десятком книг, а чуть в сторонке, в петлях из жилки, висели рулончики разных бумаг; против кушетки — невысокий трельяж, под которым, свернувшись по-кошачьи, лежала еще одна коряжина Окно свободное — хорошо выглядывать, на полу — простенькая дорожка. Вроде, ничего странного, хотя, если Нэлка обитала здесь, а в гостиной бабушка с внучкой — я прежде видел там диван-кровать и маленькую конку, — то кто же тогда в третьей комнате? Уж не прячут ли там эти женщины трупы своих мужей, как Синяя Борола прятал своих жен?.. Веселенькая гипотеза! И выйдешь ли ты отсюда живым, товарищ Эпов?
На ходу подправив постель, Нэлка села на единственный стул и взглядом повелела мне встать рядом, что я и сделал. Взяв карандаш и заводив им по строчкам, она стала читать, медленно, исправляя нечеткие буквы и стрелками переставляя некоторые слова. Второй же рукой в задумчивости принялась поигрывать верхней пуговицей кофточки, то расстегивая ее и чуть распахивая ворот, то застегивая. Я с колокольной своей высоты так и уставился обомлело на эту пуговицу и на этот ворот, за которым полупряталась до жути манящая бездна «Околдовывает, околдовывает», — думал я, не в силах отвести глаз… Внезапно подняв голову и перехватив мой пугливо отпрянувший взгляд, Нэлка усмехнулась одними уголками рта и спросила:
— Может, сесть хочешь?
— Ничего, я постою, — пробормотал я.
— Hv, стой… Что это за слово?
— Где?
— Не туда смотришь, вот.
— А-а, это-о… «за-ин-тересованность».
— Ух, ты! А если я исправлю на «интерес»?
— Исправь.
— Забор не убьет?
— Нет, он не мелочный.
— Хм, — хмыкнула она, опять глянув на меня с каким-то оценивающим любопытством. — Ну что ж, почерк сносный и вопросики игривые. Вот, например: «Есть ли у тебя друг, в скобках — подруга?» Это в каком смысле?
— В половом, — храбро ответил я.
— Я так и подумала. А не рано ли?
— Какой же рано, когда я через два года могу жениться!
— Да? И женишься?
— Посмотрю.
Снова расстегнув пуговицу, Нэлка рассмеялась, ткнувшись лбом в тетрадку, но вдруг спохватилась.
— Собственно, чему я удивляюсь? Сама-то!.. Значит, тебе уже шестнадцать. А мне двадцать. Старуха.
— Ну да! — вырвалось у меня протестующе.
— Нет еще? Ну, спасибо! — улыбаясь, она повернулась ко мне всем телом, схватила за локоть и прошептала энергично: — Слушай, Аскольд, возьми меня в жены, а! Я тебя подожду два года.
— Ладно, если анкеты сделаешь! — со смущенным восторгом согласился я.
— Сделаю!
— По рукам!
И мы весело хлопнулись руками.
— Так, завтра я начну копировать и, — Нэлка что-то прикинула в уме, — да, к концу вторника все будет готово. Но если ты меня очень сильно попросишь, я могу начать и сегодня. Тогда все будет готово уже завтра.
Я прямо простонал:
— Я тебя очень сильно прошу!
— Очень-очень?
— Очень-очень! В квадрате! В кубе!
— Ладно, Аскольд, — грустно проговорила она, — очень сильно просить ты еще не умеешь.
Кошкой кинувшаяся на меня в первый момент, Нэлка сейчас доверчиво притихла и сделалась мне вдруг такой своей и близкой, что, будь это Валя, я бы, наверно, обнял ее и поцеловал, тем более, что внешне они казались почти сверстницами. Как тетя Вера не выглядела бабушкой, так и Нэлка не выглядела мамой — просто девятиклассница, развившаяся скорее других. Во всяком случае, Мишка Зеф не упустил бы возможности познакомиться с ней. А я-то, тюха-матюха а ля бревно, — нечистая сила, помело! Все их помело — это пианино, на котором они рвутся взлететь, да не хватает сил, а тут еще я любезно давлю сверху. Мне стало досадно-неловко и за старое, и вот за это, что я приплелся и хамски навязал людям свои дела, как будто у них нет собственных и, может быгь, трижды важнее моих забот. Досада перешла в щемящую жалость и какое-то сострадание, и я внезапно спросил:
— Нэль, а где твой муж?
— Нету, — ответила она, ребячливо разведя руки.
— Но ведь был?
— И не был. Просто случилось однажды полное затмение. А знаешь, сколько длится полное солнечное затмение? Секунды — и все, и нету ею. Вот такая астрономия была и со мной. Бойся, Аскольд, затмения! — Нэлка вздохнула, поднялась, окончательно застегивая кофточку, и вдруг, обозрев меня с макушки до пят, улыбнулась опять. — Ну, и вымахал — ужас! Ну-ка, на сколько ты выше меня! — Она легонько прижалась ко мне грудью и, пришлепав свои разъералашенные волосы, ладонью отметила рост на моей щеке. — На полголовы!.. Ничего, девчонки высоких любят… Да-а, а почему ты, интересно, перестал глушить нас?
— Сама же говоришь — вырос.
— Этот рост ничего не значит!.. Хотя… вообще-то почему бы не значить?.. Ну, ладно, Аскольд, ступай. Я все сделаю и занесу. Или через Алексея Владимировича передам.
— Спасибо.
— Спасибо после.
Она повернула меня и подтолкнула в спину. Я так и вышел, не оглядываясь, радостно-встревоженный.
С первым делом было покончено.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Второе дело было ответственней.
К двенадцати часам я ждал к себе Валю. Это ведь не один на одни, а при родителях. Отец наверняка уже рассказал маме о той нашей встрече у завода, и они наверняка уже кое-что обсудили, но как пройдет эта очная ставка?.. И чем ближе подкатывало время, тем я больше волновался. А около двенадцати маме позарез потребовались колбаса и хлеб. Я пулей понесся в магазин, но как ни изворачивался в воскресных толпах, а полчаса ухлопал. Прибежал — а Валя уже в кухне стрекочет с родителями.
— Oh, here is my puple![23] — воскликнула Валя.
— Привет! — сказал я улыбаясь.
— Not privet, but good afternoon[24].
— Нет, привет!
— Вот видите, какие успехи. Стесняется! — пожаловалась сокрушенно Валя. — На улице стесняется! Дома стесняется! Очень он у вас стеснительный!
— Yes![25] — брякнул я, ставя сумку на стол.
Отец с Валей рассовывали по всяким щелкам какие-то маленькие бумажки. Я вынул из отрывного календаря и прочел: «О чем ты мечтаешь?», а на обороте — «What are you dreaming about?»
— Что это?
— Научная организация труда, — заметил папа.
— Твои шпаргалки, — пояснила мама.
— Ходи и переводи, — сказала Валя. — Перевел, поверни, нет — глянь и оставь так же… Это еще Светино наследство. И я учила, и вот опять пригодились… Аскольд, раз десять повернешь, заменяй. Я принесла целую коробку — штук пятьсот.
Под общий смех я схватился за голову и, шатаясь, поплелся прочь. Но и в моей комнате Валя успела натыкать этих бумажек во все предметы. Они торчали, как ярлычки, точно все это продавалось, — не жилье, а комиссионный магазин. Даже у бедного Мебиуса во рту белел квадратик. Я выдернул, усмехнувшись, и прочел: «Мне бы хотелось чего-нибудь горяченького, и как можно быстрей». Недурно, Меб! А на обороте — язык вывихнешь!
Валя зашла следом.
— Revolution? — спросил я бодро.
— A little bit of it[26], — сказала Валя. — В гостиной и в туалете то же самое. Но это для твоей самостоятельной работы. А вместе мы займемся другим. Ежедневно у нас будет три урока, по полчаса каждый: чтение текстов, заучивание наизусть отрывков и прослушивание записей, пластинки я тоже принесла.
— А в Лондон на практику мы поедем?
— Практику будешь проходить у Светы, как только я почувствую, что ты раскачался, — сухо сказала Валя.
Еще у Ведьмановых Нэлка раззудила мою душу, и я о том лишь мечтал, чтобы скорее оказаться с Валей наедине и поцеловать ее. И вот мы наедине, а поцелуем и не пахло. Я ждал от Вали хотя бы какого-нибудь ласкового знака или жеста и даже приготовился мягко кивнуть, мол, понимаю, — родители, то да се, — надо быть серьезнее, но и этого не было. Деловито выложив из сумки учебники и пластинки, Валя села на диван и озабоченно сказала:
— Начнем, а то позавчерашний день пролетел впустую.
— Не совсем, — возразил я.
— А что ты запомнил?
— Повторить? — с волнением спросил я.
Она поняла и хмуро бросила:
— Глупости, Эп!.. Пододвигай столик.
— Валь, что-нибудь случилось? — тревожно вырвалось у меня.
— Да нет. а что?
— Так.
— Ничего… Ну, давай с вашего последнего Светиного урока, за который ты получил пару, — шепотом сказала она, но это был шепот не на ту тему, какой жаждал я.
Может, Валя узнала, что я Садовкиной руку целовал? Или что провожал Лену до дому? Или со Светланой Петровной поссорилась? Или наработалась вчера? Или мама походя что-нибудь ляпнула?.. Тогда почему бы не сказать?
